Кёниг-форум

…Милейший начальник станции в Нейбранденбурге посоветовал мне избрать до Мемеля такой путь: Штеттин – Кранц – Кёнигсберг – Инштебург.
Проехали провинции Мекленбург-Шверин с замечательными в сельском хозяйстве севооборотами и скотом; потом провинции Восточную и Западную Пруссию. Всюду картина мира и трудолюбия. Масса работающих, сытых, крепких немецких крестьян в соломенных шляпках. Масса сытого скота и лошадей. Среди всего этого спокойно расхаживают аисты, которых тут любят и берегут. Там и сям, среди тучных полей пшеницы и искусственных пышных лугов виднеются села с готическими колокольнями.
С приближением к городам, каковы: Штеттин и Кёнигсберг, опять сутолока, крепости и военщина. Опять этот кошмар, навязанный Пруссиею и остальной Европе после 70-х годов…

…В Кёнигсберге мне рекомендовали гостиницы Schweizerhof и Hotel de Russie. Я остановился в последней. Извозчикам платят по таксе, которую указывает машинка с циферблатом, находящаяся на козлах каждого экипажа. Сколько проедешь, столько, якобы, верно и покажет стрелка циферблата. Однако на меня и тут нашел скептицизм.
Вечером походил по городу Кёнигсбергу. В кабачках по случаю субботы много выпивающих, но пьяных ни одного. Публика не изящна, непривлекательна, как там, в чудной, незабвенной Скандинавии. Женщины здесь совсем не интересны.
Вернулся в свою гостиницу, чтобы поужинать и спать. В ресторане служили рослые, массивные немецкие девицы, которые с местными посетителями дружески разговаривали, здоровались с ними за руку и принимали от них тут же, за столами угощение. Держали себя эти тевтонки величественно, как истые пруссачки. Но мне они напоминали больше ломовых лошадей, мнящих себя арабскими кобылицами.
Все это было далеко до симпатичных и простых в обращении датчанок и скандинавок.
Стол здесь в Германии тоже много хуже стола в вышеупомянутых небогатых странах, а также нежели в бедной, якобы, и каменистой Финляндии. В последней кормят так обильно и так дешево, как я не встречал нигде, во все свои путешествия по Европе.
Завтра воскресенье. Я решил перебраться в местное морское купанье Кранц, весьма любимое и сильно посещаемое кенигсбергцами. Оттуда собирался продолжать свой путь до Мемеля на пароходе.

2-го (14) августа

Утром сегодня, часов в 8, расплатился в гостинице и пустился пешком на вокзал. Носильщик нес мои вещи. Жара была такова, что, казалось, нестерпимо идти даже в тени домов.
Да, здесь уже был континент, с его удушливым климатом. На улицах в это воскресное утро было уже довольно оживленное движение праздничной публики. Часто сверкали мундиры и каски прусских юнкеров и вытянутых, корректных и самодовольных офицериков. Особенно противны были между последними молодые, упивавшиеся до очевидности «своим высоким назначением».
На вокзале была масса народа. Все это стремилось провести воскресенье у моря. Все это направлялось в Кранц. Поезда туда отходили часто. Но на вагонах была все время теснота.
В виду этого я оставил свою кладь, хотя и небольшую, на хранение в Кёнигсберге, с тем, чтобы завтра получить в Кранце, перед моим отъездом оттуда. Сам же поместился в один из поездов.
В вагоне III класса было битком набито приличной, нарядной публикой. Во II – тоже. Первый оставался почти пустым…

…Между прочим, я заметил, что человека из России тут, в Пруссии, сторонятся более, нежели на севере. Тут мне положительно претило признаваться в своей национальности.
Кранц – хорошенькое, благоустроенное морское купание. Оно чрезвычайно населено летом. И все здесь дешево и удобно.
Вся масса публики, приехавшей нашим поездом, хлынула в ресторан, так как был час обеда (т. е. полдень). Я отправился искать вольного купания, чтобы освежиться от несносной жары и потому пропустил случай хорошо и сытно пообедать. Главная масса обедающих была в саду «Гранд Отеля» и «Монополя», где до 2 часов можно было получить хороший обед в 5 блюд за 1,5 марки. В воскресенье дают еще шестое блюдо за ту же плату.
Кажется, пора бросить наше русское убеждение, что за границей везде живут люди впроголодь и что нигде, будто бы, нельзя так наесться, как в России.
Проходя мимо общественных купален, где были целые толпы купающихся, я обратился к какому-то почтенному господину, по наружности канонику, как мне казалось. На мой вежливый вопрос, где бы можно было выкупаться на свободе, он грубо и резко рыкнул: «Нигде! Купанье на воле строго запрещено!»
Опять пахнуло на меня Пруссией, военщиной, Бисмарком и пр. прелестями современной Германии. И я с гневом отшатнулся от грубияна, долго глядя ему вслед с недоумением.
Пройдя весь парк, расстилающийся на берегу моря версты на 3 за город, я наконец очутился в уединении. Публика сюда не доходила уже. Только в тени бесконечной дюны, которая здесь тянется по всему прусскому берегу, сидел какой-то долговязый, долгополый семинарист и одевался, очевидно, после купания.
Я прошел еще дальше вдоль дюн, на которые вход был строго воспрещен в виду того, что на них разводились искусственные леса, которыми эти нестойкие дюны укреплялись. Там я, наконец, выкупался. Вода была тепла и пресна. После купания я лег на свой гуттаперчевый плащ в тени осыпающейся дюны, чтобы хоть немного укрыться от жгучего солнца. Тихая дремота сомкнула мои вежды, и я впал в забытье…

…Передо мною расстилалась гладь светло-голубого, спокойного моря. На горизонте изредка показывалась какая-нибудь рыбачья лодка. Кораблей тут совершенно не видно. Для них, вероятно, эти места моря слишком мелки. Они, наверное, проходят гораздо далее от берегов. Налево от меня, вдали совсем, виднелась набережная Кранца. Публики на берегу и в воде почти уже не было. Все, вероятно, теперь гуляли в парке. Направо расстилалась по низменному песчаному берегу бесконечная балтийская дюна, - та же дюна, что тянется почти от Финляндии и до самой северо-западной Франции, где берег становится уже несколько выше и скалистее.
Я почувствовал голод и пошел по дорожке, ведущей через дюну в парк. Там, соблазнившись придорожным плакатом о каком-то ресторанчике «Вальдхауз», в котором предлагались публике обеды, ужины, кофе, пиво, раки и т. п., я забрел туда или, скорее, весьма неудачно заблудился. Еда оказалась плохою. Очевидно, обеденное время прошло, так как было 4 часа, и публика теперь пила свой полуденный кофе.
К вечеру наплыв гуляющих в Кранце все возрастал. Публика прибывала на поездах, на экипажах и на велосипедах из Кенигсберга. В парке зазвучала роговая музыка. Я направился туда.
Сравнивая немок с их соседками и даже сродственницами скандинавками и датчанками, я пришел к окончательному заключению, что первые, несмотря даже и на миловидность и на красоту, которая у них иногда встречается, носят на себе какой-то отпечаток приторности, непривлекательности, нескладности и безвкусицы. Даже костюмы их менее симпатичны, нежели у их северных одноплеменок…
…Вечером на набережной было многолюдное гулянье с музыкой. Прибрежные рестораны, курзалы и павильоны было весело освещены и битком набиты публикою. Электрические фонари на набережной освещали ярко нарядных гуляющих…
…К полночи разошлись все гуляющие по домам. Набережная опустела и стала темнеть. Фонари на ней гасли. Ночь была чудная, теплая, звездная. И мне пришла фантазия провести ее на берегу моря, на воздухе. Я долго шел вдоль дюн, наконец, остановился и лег, завернувшись в свой резиновый плащ.
Картина ночи была так прекрасна, с мириадами звезд на темном, мягком небе, с тихим, еле шуршавшим морем, с гаснущими огоньками вдали по берегам и в самом Кранце, что трудно было заснуть…