Рассказ участника штурма.
Добавлено: 25-11-2005 13:48:28
У стен Кенигсберга
Вот еще одна интересная публикация, посвященная 60-летию Победы. Это воспоминание Иосифа Бака, который воевал, был ранен и чудом спасся от смерти. Он живет в Дюссельдорфе, и мы с ним знакомы, что очень и очень приятно. Человек он замечательный. Когда он приходит в редакцию, становится веселей и светлей. Несмотря на свои 80 с лишним лет и на то, что он немало пережил, Иосиф молод, бодр и полон интересных идей. С праздником, Иосиф!
Мудрые советы лейтенанта Юфы
Вот уже три месяца я на фронте. Для пехотного командира это большой срок. Позади две битвы за пограничный городок Наумиесис и Тильзит. Ох, как не хотели пускать нас фашисты на территорию Германии! Сопротивлялись страшно. Цеплялись за каждую улицу, за каждый дом.
С благодарностью вспоминаю свой первый день на фронте. Несколько безусых лейтенантов – выпускников пехотного училища, прибыли к командиру полка. В приемной хозяйничал адъютант командира, лейтенант Юфа. Нас несколько человек, но он подошел ко мне. Смуглый, черноволосый, лет 40. Но мне он показался очень пожилым.
– В училище вам преподавали фронтовики или офицеры, что пороху не нюхали? – спросил он.
– Нет, на фронте никто из них не был, училище находилось в глубоком тылу, – отвечаю.
– Значит, ничему вас не научили, потому и гибнут новички как мухи.
И он, обращаясь ко мне, но так, чтобы слышали все, начал беседу бывалого солдата с необстрелянными неумехами.
– Современный бой требует знаний и опыта, командир да и солдат должны разбираться в местности. Его ухо обязано чутко распознавать звуки, издаваемые снарядами в полете и при разрыве. Надо уметь заранее определить место, куда снаряд упадет, знать, на какое расстояние разлетаются осколки и как от них укрыться. Тяжелые не очень опасны. Но осколки мелких калибров разлетаются над самой землей и от них надо прятаться за любой столб, забор или дерево. А от мины вообще можно убежать.
– А еще земля ваша защитница, – продолжал лейтенант, – бугор, рытвина, ухаб, горка – все это ваши укрытия.
Долго еще беседовал с нами о фронтовых премудростях бывалый солдат – лейтенант Юфа, и от него мы больше узнали о фронте, чем за год учебы в училище. И много раз во фронтовой обстановке я с благодарностью вспоминал его мудрые советы.
Город пылал, как гигантский костер
Наконец, подошли к самому Кенигсбергу . Здесь нам дали пополнение из штрафников-уголовников. Остановились на окраине захудалого городка, в котором было растащено все, кроме стен. Взводу отвели просторный дом. От него стали рыть сначала ход сообщения, а потом и окопы. Противник стоял метрах в 600 – 700 от нас. Работали ночью, не обращая внимания на свист пуль.
Самолеты союзников, а может, и наши, кто их разберет в темноте, каждую ночь висели над городом. Десятки, даже сотни бомбардировщиков, сбросив бомбы, возвращались обратно.
Рев моторов, грохот взрывов, сполохи пламени превратили город в какой-то ад. Он пылал перед нами, как гигантский костер. Казалось, что в нем нет ни одного здания, не тронутого огнем. Весь горизонт светился красным заревом.
Высоко в небо взлетают осветительные ракеты – серебристые и красные: они лопаются и рассыпаются дождем белых, зеленых и красных звезд, надолго освещая все вокруг. Солдаты, бросив свои лопаты, ложатся на землю. Так фашисты контролируют нейтральную полосу.
И вот вырыты окопы «полного профиля». Теперь самое время поинтересоваться обороной противника. В тылу дивизии саперы соорудили земляной макет форта «Шарлоттенбург» – точную копию того, что располагался перед окопами нашего батальона. Это было грандиозное сооружение. Так командование решило подготовить офицеров дивизии к штурму столь мощных укреплений.
Оказывается, перед нами был приземистый холм, поросший лесом. Стены из кирпичной кладки 2-метровой толщины. Перекрытия усилены метровым слоем бетона и покрыты земляной «подушкой» толщиной 4-5 метров. Он окружен высоким земляным валом и глубоким рвом.
Печальные мысли перед атакой
Как-то заглянул к нам мой добрый наставник – лейтенант Юфа. Он проверил, как мы укрепились, и дал мне карту обороны противника, предупредив, чтобы никому не показывал, ибо взводному командиру такая карта не положена. А зря, по ней можно наметить более безопасный путь наступления.
Смотрел на замысловатые условные знаки. Ступенчатой вязью помечены траншеи, опорные пункты, противотанковые рвы, кружками – дзоты, четырехугольниками – доты, щетинистыми овалами – крепостные форты. Я насчитал 15 таких фортов, которые окружали город. А кроме того, карта была буквально испещрена синими значками, которыми обозначались пулеметы, минометы, артиллерийские батареи. Она отражала насыщенную многочисленными огневыми средствами оборону. Ничего не скажешь, отлично потрудились самолеты аэрофотосъемки, да и разведчики поработали здорово.
С такими укреплениями армия еще не встречалась. Офицеры – участники финской войны, сравнивали их с линией Маннергейма. Они вспоминали, сколько полегло там солдат, в той небольшой войне с крошечной Финляндией.
Да, нам предстоял тяжелый штурм. А нужен ли он? Город был со всех сторон окружен армиями 3-го Белорусского фронта. С моря его блокировал Балтийский флот. Было совершенно ясно, что война идет к концу. Наши войска стремительно продвигались к Берлину. С запада наступали армии союзников. Авиация продолжала непрерывные бомбардировки . Город превратился в гигантский костер. Сколько он мог продержаться в такой обстановке, отрезанный от снабжения боеприпасами и продовольствием?
Замполит батальона рассказал нам, что гаулейтер Кенигсберга Вагнер обратился по радио к солдатам переднего края и при помощи мощных усилителей заявил: «Русские солдаты, опираясь на слабые сухопутные укрепления Севастополя, защищали город 250 дней. Солдаты фюрера обязаны столько же продержаться на мощных укреплениях Кенигсберга ».
В минуты затишья наши пропагандисты ответили на немецком языке: «Защищали мы Севастополь 250 дней, а освободили за четыре».
На нас это сообщение замполита произвело удручающее впечатление. Разве непонятно, почему гитлеровцы не штурмовали Севастополь? Они не хотели бессмысленных жертв. Ясно, что окруженный город без боеприпасов и продовольствия рано или поздно будет оставлен русскими войсками. Так оно и произошло. Зато немецкое командование сохранило жизни тысяч солдат.
Похоже, что Кенигсберг тоже собирались освободить за четыре дня. Большую кровавую баню готовили нам генералы, чтобы получить новые ордена и звания. А солдат – что их жалеть! В стране народу много. Вот с такими грустными мыслями мы ждали наступления.
Пляска жизни и смерти
Господи, как не хотелось умирать! Через несколько дней возьмем Кенигсберг , и для нас война будет кончена. Смотрю на своих солдат, кто из нас уцелеет? Для кого из нас это последние дни на белом свете? Тут все будет решать «господин случай».
Решающий день наступил. 6 апреля 1945 года. Утро. Сердце учащенно бьется. Настроение подавленное и тревожное. Какой-то трепет проносится по окопам. Тысячи глаз, тысячи орудий и пулеметов уставились на Кенигсберг . Все готово к бою. Но пока тишина, лишь слышится с немецкой стороны мокрый стук насосов. Фашисты откачивают воду из траншей.
Девять часов утра. Вдруг воздух взрывается тысячами залпов орудий. Ревут моторы танков и самоходных орудий. Раздается громогласное «Ура!.. Ура!.. Вперед!..» Так начался штурм Кенигсберга .
Заговорили форты, доты и дзоты противника. Раскаты орудийного грома превратились в сплошной грохот. Впереди разорвался снаряд – недолет. Потом взрыв сзади. Вилка! Следующий накроет нас. Скомандовал: «Бегом вправо!» Взрыв! Так и есть! Вовремя убежали!
Танки ушли вперед, оставив нас без прикрытия. Но тут подошла самоходка, и мы пристроились за ней. Она открыла мощный огонь, дав нам возможность перебежать до другого укрытия. Хотелось скрыться, исчезнуть, но я подгонял солдат, пока артиллеристы лупили по амбразурам форта и дотов. И мы снова поднялись в этом аду, чтобы через несколько секунд снова рухнуть перед каким-нибудь холмиком. Десятки, сотни солдат падали, чтобы никогда не встать. Услышал мат командира роты. Вперед! Я орал на солдат, но их осталось совсем немного. Во рту было сухо, голова чугунная, и все же мы двигались мимо корчащихся в предсмертной муке или уже мертвых солдат. Я не знал, сколько длилась эта пляска смерти и жизни, мы потеряли представление о времени. Но если был еще жив, значит, эти минуты и часы мои, может, последние.
Ползли с яростью, с бешеной злобой. Ведь нас убивали. Что-то увлекало вперед помимо нашей воли. Увидел солдата, которого разорвало на части, от другого остались только ноги и нижняя часть туловища. Но нам, бесчувственным полумертвецам, некогда было обращать на это внимание. Мы сами шли убивать, чтобы не оказаться на том свете.
Вдруг что-то ударило меня в ногу. Боли не почувствовал, но понял, что ранен. Крикнул, чтобы передали командиру роты, и сполз в воронку. Достал индивидуальный пакет и перевязал рану. Похоже, что кость не была задета. Думал: только бы не потерять сознание, иначе в медсанбате дадут наркоз и запросто отхватят ногу – и все дела. Раненых десятки, если не сотни, стоит ли возиться с какой-то ногой.
Не знаю, сколько пролежал я в воронке. Бой удалялся, выстрелов стало меньше. На краю воронки остановилась упряжка собак, запряженная в низкую тележку. Пришли это за мной, умницы какие. Подполз, перевалился на тележку, тут санитарка появилась, спросила, нужна ли перевязка? Я только махнул рукой, и потащили меня собачки прямой дорогой в медсанбат. Там санитары перенесли на нары, едва нашли свободное место. Все было забито ранеными. Подскочила медсестра со шприцем.
– Что за укол? – спрашиваю с опасением.
– Против столбняка, – отвечает, – наркоз на операционном столе дают, соображать надо.
Видно, знает, чего боятся раненые в ногу.
Были люди – стали штуки
Прошло дня три. Кенигсберг был взят. Неподалеку от госпиталя пленные вырыли братскую могилу, на краю ее обычно складывали убитых. Боевые соратники приходили прощаться с товарищами по оружию.
– Подтащи меня к убитым, попрощаться надо с товарищами, – обратился я к санитару и дал ему две пачки папирос.
Смотрел на ровные ряды покойников. Спросил похоронщика:
– Сколько их тут?
– Почитай штук 300 будет.
Вот так, были люди, а стали штуками. Подсчитал: фронт состоял из 24 пехотных дивизий, не считая артиллерийских, танковых, минометных, авиационных, а также связистов и саперов. Выходит, только пехотинцев погибло более семи тысяч. А сколько еще умрет в госпиталях, сколько искалеченных и изуродованных!
Вдруг мне показалось, что кто-то на меня смотрит. Оглянулся, боже мой, с полузакрытыми глазами лежал лейтенант Юфа. С трудом наклонился, провел ладонью по его лицу и закрыл веки. Достал из его брючного кармана пистончик, развернул открытку и прочел: «Дорогие мои, любимые! Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых…» Влага заволокла глаза, почувствовал, как по щекам потекли слезы. Всего-то 2-3 дня до конца войны не дожил добрый еврей Юфа. Судьба-злодейка оборвала жизнь замечательного человека.
А через 3-4 месяца встретил приятеля, командира взвода соседней роты Ефима Рожанского.
– Фима! Живой! – бросился его обнимать.
– Жив-то жив, но лучше бы и не жить! – и он постучал деревянной палкой о кожаный протез.
Много убитых, искалеченных и изуродованных я видел. Но только светлый образ лейтенанта Юфы постоянно возникает передо мной, а в ушах часто раздается деревянный стук палки о протез.
Да, тысячу раз был прав Виктор Астафьев: «Мы победили мясом».
Иосиф Бак
http://www.rg-rb.de/2005/18/r_7.shtml
Вот еще одна интересная публикация, посвященная 60-летию Победы. Это воспоминание Иосифа Бака, который воевал, был ранен и чудом спасся от смерти. Он живет в Дюссельдорфе, и мы с ним знакомы, что очень и очень приятно. Человек он замечательный. Когда он приходит в редакцию, становится веселей и светлей. Несмотря на свои 80 с лишним лет и на то, что он немало пережил, Иосиф молод, бодр и полон интересных идей. С праздником, Иосиф!
Мудрые советы лейтенанта Юфы
Вот уже три месяца я на фронте. Для пехотного командира это большой срок. Позади две битвы за пограничный городок Наумиесис и Тильзит. Ох, как не хотели пускать нас фашисты на территорию Германии! Сопротивлялись страшно. Цеплялись за каждую улицу, за каждый дом.
С благодарностью вспоминаю свой первый день на фронте. Несколько безусых лейтенантов – выпускников пехотного училища, прибыли к командиру полка. В приемной хозяйничал адъютант командира, лейтенант Юфа. Нас несколько человек, но он подошел ко мне. Смуглый, черноволосый, лет 40. Но мне он показался очень пожилым.
– В училище вам преподавали фронтовики или офицеры, что пороху не нюхали? – спросил он.
– Нет, на фронте никто из них не был, училище находилось в глубоком тылу, – отвечаю.
– Значит, ничему вас не научили, потому и гибнут новички как мухи.
И он, обращаясь ко мне, но так, чтобы слышали все, начал беседу бывалого солдата с необстрелянными неумехами.
– Современный бой требует знаний и опыта, командир да и солдат должны разбираться в местности. Его ухо обязано чутко распознавать звуки, издаваемые снарядами в полете и при разрыве. Надо уметь заранее определить место, куда снаряд упадет, знать, на какое расстояние разлетаются осколки и как от них укрыться. Тяжелые не очень опасны. Но осколки мелких калибров разлетаются над самой землей и от них надо прятаться за любой столб, забор или дерево. А от мины вообще можно убежать.
– А еще земля ваша защитница, – продолжал лейтенант, – бугор, рытвина, ухаб, горка – все это ваши укрытия.
Долго еще беседовал с нами о фронтовых премудростях бывалый солдат – лейтенант Юфа, и от него мы больше узнали о фронте, чем за год учебы в училище. И много раз во фронтовой обстановке я с благодарностью вспоминал его мудрые советы.
Город пылал, как гигантский костер
Наконец, подошли к самому Кенигсбергу . Здесь нам дали пополнение из штрафников-уголовников. Остановились на окраине захудалого городка, в котором было растащено все, кроме стен. Взводу отвели просторный дом. От него стали рыть сначала ход сообщения, а потом и окопы. Противник стоял метрах в 600 – 700 от нас. Работали ночью, не обращая внимания на свист пуль.
Самолеты союзников, а может, и наши, кто их разберет в темноте, каждую ночь висели над городом. Десятки, даже сотни бомбардировщиков, сбросив бомбы, возвращались обратно.
Рев моторов, грохот взрывов, сполохи пламени превратили город в какой-то ад. Он пылал перед нами, как гигантский костер. Казалось, что в нем нет ни одного здания, не тронутого огнем. Весь горизонт светился красным заревом.
Высоко в небо взлетают осветительные ракеты – серебристые и красные: они лопаются и рассыпаются дождем белых, зеленых и красных звезд, надолго освещая все вокруг. Солдаты, бросив свои лопаты, ложатся на землю. Так фашисты контролируют нейтральную полосу.
И вот вырыты окопы «полного профиля». Теперь самое время поинтересоваться обороной противника. В тылу дивизии саперы соорудили земляной макет форта «Шарлоттенбург» – точную копию того, что располагался перед окопами нашего батальона. Это было грандиозное сооружение. Так командование решило подготовить офицеров дивизии к штурму столь мощных укреплений.
Оказывается, перед нами был приземистый холм, поросший лесом. Стены из кирпичной кладки 2-метровой толщины. Перекрытия усилены метровым слоем бетона и покрыты земляной «подушкой» толщиной 4-5 метров. Он окружен высоким земляным валом и глубоким рвом.
Печальные мысли перед атакой
Как-то заглянул к нам мой добрый наставник – лейтенант Юфа. Он проверил, как мы укрепились, и дал мне карту обороны противника, предупредив, чтобы никому не показывал, ибо взводному командиру такая карта не положена. А зря, по ней можно наметить более безопасный путь наступления.
Смотрел на замысловатые условные знаки. Ступенчатой вязью помечены траншеи, опорные пункты, противотанковые рвы, кружками – дзоты, четырехугольниками – доты, щетинистыми овалами – крепостные форты. Я насчитал 15 таких фортов, которые окружали город. А кроме того, карта была буквально испещрена синими значками, которыми обозначались пулеметы, минометы, артиллерийские батареи. Она отражала насыщенную многочисленными огневыми средствами оборону. Ничего не скажешь, отлично потрудились самолеты аэрофотосъемки, да и разведчики поработали здорово.
С такими укреплениями армия еще не встречалась. Офицеры – участники финской войны, сравнивали их с линией Маннергейма. Они вспоминали, сколько полегло там солдат, в той небольшой войне с крошечной Финляндией.
Да, нам предстоял тяжелый штурм. А нужен ли он? Город был со всех сторон окружен армиями 3-го Белорусского фронта. С моря его блокировал Балтийский флот. Было совершенно ясно, что война идет к концу. Наши войска стремительно продвигались к Берлину. С запада наступали армии союзников. Авиация продолжала непрерывные бомбардировки . Город превратился в гигантский костер. Сколько он мог продержаться в такой обстановке, отрезанный от снабжения боеприпасами и продовольствием?
Замполит батальона рассказал нам, что гаулейтер Кенигсберга Вагнер обратился по радио к солдатам переднего края и при помощи мощных усилителей заявил: «Русские солдаты, опираясь на слабые сухопутные укрепления Севастополя, защищали город 250 дней. Солдаты фюрера обязаны столько же продержаться на мощных укреплениях Кенигсберга ».
В минуты затишья наши пропагандисты ответили на немецком языке: «Защищали мы Севастополь 250 дней, а освободили за четыре».
На нас это сообщение замполита произвело удручающее впечатление. Разве непонятно, почему гитлеровцы не штурмовали Севастополь? Они не хотели бессмысленных жертв. Ясно, что окруженный город без боеприпасов и продовольствия рано или поздно будет оставлен русскими войсками. Так оно и произошло. Зато немецкое командование сохранило жизни тысяч солдат.
Похоже, что Кенигсберг тоже собирались освободить за четыре дня. Большую кровавую баню готовили нам генералы, чтобы получить новые ордена и звания. А солдат – что их жалеть! В стране народу много. Вот с такими грустными мыслями мы ждали наступления.
Пляска жизни и смерти
Господи, как не хотелось умирать! Через несколько дней возьмем Кенигсберг , и для нас война будет кончена. Смотрю на своих солдат, кто из нас уцелеет? Для кого из нас это последние дни на белом свете? Тут все будет решать «господин случай».
Решающий день наступил. 6 апреля 1945 года. Утро. Сердце учащенно бьется. Настроение подавленное и тревожное. Какой-то трепет проносится по окопам. Тысячи глаз, тысячи орудий и пулеметов уставились на Кенигсберг . Все готово к бою. Но пока тишина, лишь слышится с немецкой стороны мокрый стук насосов. Фашисты откачивают воду из траншей.
Девять часов утра. Вдруг воздух взрывается тысячами залпов орудий. Ревут моторы танков и самоходных орудий. Раздается громогласное «Ура!.. Ура!.. Вперед!..» Так начался штурм Кенигсберга .
Заговорили форты, доты и дзоты противника. Раскаты орудийного грома превратились в сплошной грохот. Впереди разорвался снаряд – недолет. Потом взрыв сзади. Вилка! Следующий накроет нас. Скомандовал: «Бегом вправо!» Взрыв! Так и есть! Вовремя убежали!
Танки ушли вперед, оставив нас без прикрытия. Но тут подошла самоходка, и мы пристроились за ней. Она открыла мощный огонь, дав нам возможность перебежать до другого укрытия. Хотелось скрыться, исчезнуть, но я подгонял солдат, пока артиллеристы лупили по амбразурам форта и дотов. И мы снова поднялись в этом аду, чтобы через несколько секунд снова рухнуть перед каким-нибудь холмиком. Десятки, сотни солдат падали, чтобы никогда не встать. Услышал мат командира роты. Вперед! Я орал на солдат, но их осталось совсем немного. Во рту было сухо, голова чугунная, и все же мы двигались мимо корчащихся в предсмертной муке или уже мертвых солдат. Я не знал, сколько длилась эта пляска смерти и жизни, мы потеряли представление о времени. Но если был еще жив, значит, эти минуты и часы мои, может, последние.
Ползли с яростью, с бешеной злобой. Ведь нас убивали. Что-то увлекало вперед помимо нашей воли. Увидел солдата, которого разорвало на части, от другого остались только ноги и нижняя часть туловища. Но нам, бесчувственным полумертвецам, некогда было обращать на это внимание. Мы сами шли убивать, чтобы не оказаться на том свете.
Вдруг что-то ударило меня в ногу. Боли не почувствовал, но понял, что ранен. Крикнул, чтобы передали командиру роты, и сполз в воронку. Достал индивидуальный пакет и перевязал рану. Похоже, что кость не была задета. Думал: только бы не потерять сознание, иначе в медсанбате дадут наркоз и запросто отхватят ногу – и все дела. Раненых десятки, если не сотни, стоит ли возиться с какой-то ногой.
Не знаю, сколько пролежал я в воронке. Бой удалялся, выстрелов стало меньше. На краю воронки остановилась упряжка собак, запряженная в низкую тележку. Пришли это за мной, умницы какие. Подполз, перевалился на тележку, тут санитарка появилась, спросила, нужна ли перевязка? Я только махнул рукой, и потащили меня собачки прямой дорогой в медсанбат. Там санитары перенесли на нары, едва нашли свободное место. Все было забито ранеными. Подскочила медсестра со шприцем.
– Что за укол? – спрашиваю с опасением.
– Против столбняка, – отвечает, – наркоз на операционном столе дают, соображать надо.
Видно, знает, чего боятся раненые в ногу.
Были люди – стали штуки
Прошло дня три. Кенигсберг был взят. Неподалеку от госпиталя пленные вырыли братскую могилу, на краю ее обычно складывали убитых. Боевые соратники приходили прощаться с товарищами по оружию.
– Подтащи меня к убитым, попрощаться надо с товарищами, – обратился я к санитару и дал ему две пачки папирос.
Смотрел на ровные ряды покойников. Спросил похоронщика:
– Сколько их тут?
– Почитай штук 300 будет.
Вот так, были люди, а стали штуками. Подсчитал: фронт состоял из 24 пехотных дивизий, не считая артиллерийских, танковых, минометных, авиационных, а также связистов и саперов. Выходит, только пехотинцев погибло более семи тысяч. А сколько еще умрет в госпиталях, сколько искалеченных и изуродованных!
Вдруг мне показалось, что кто-то на меня смотрит. Оглянулся, боже мой, с полузакрытыми глазами лежал лейтенант Юфа. С трудом наклонился, провел ладонью по его лицу и закрыл веки. Достал из его брючного кармана пистончик, развернул открытку и прочел: «Дорогие мои, любимые! Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых…» Влага заволокла глаза, почувствовал, как по щекам потекли слезы. Всего-то 2-3 дня до конца войны не дожил добрый еврей Юфа. Судьба-злодейка оборвала жизнь замечательного человека.
А через 3-4 месяца встретил приятеля, командира взвода соседней роты Ефима Рожанского.
– Фима! Живой! – бросился его обнимать.
– Жив-то жив, но лучше бы и не жить! – и он постучал деревянной палкой о кожаный протез.
Много убитых, искалеченных и изуродованных я видел. Но только светлый образ лейтенанта Юфы постоянно возникает передо мной, а в ушах часто раздается деревянный стук палки о протез.
Да, тысячу раз был прав Виктор Астафьев: «Мы победили мясом».
Иосиф Бак
http://www.rg-rb.de/2005/18/r_7.shtml