Богопольский Михаил Петрович
http://www.iremember.ru/artilleristi/bo ... ovich.html
Прорыв под Пилькаленном все же удался, но только с третьей попытки и большой кровью.
Декабрь 1944-й год. Прорыв немецкой обороны на реке Дайне.
После прорыва обороны под Пилькаленном в наступление пошли быстрым темпом, так как немцы державшие позиции были полностью деморализованы. Пехоту свернули в походные колонны, и мы оказались в колонне 11-й гв. СД нашего 16-го СК. Двинулись впереди и подошли к реке Дайме, на которой у немцев проходила заранее подготовленная оборонительная линия с железобетонными ДОТами, дерево-земляными огневыми точками, сетью траншей и минных полей, рядами проволочных заграждений. К немецкой обороне подошли в походных колоннах, и тут голова колонны подверглась внезапному обстрелу. Начальник политотдела 11-й гв. СД полковник Мешков обратился ко мне: "Артиллерист, пробивай дорогу! Действуй!". В голове колонны шла 4-я пушечная батарея. На рысях расчеты выскочили вперед, отцепили передки, лошадей увели с дороги в укрытие на обочину, и под пулеметным огнем немцев артиллеристы развернули свои орудия прямо на шоссе. Действовали очень быстро и слажено. Огонь прямой наводкой по амбразурам был открыт через 1-2- минуты. Пулеметы смолкли. Тут же последовала команда - "Лошадей на батарею!". Запрягли, и, вскачь, бросились с орудиями по шоссе, вперед к немецкой обороне. Чудом миновали благополучно минные поля, а проволочные заграждения на дороге разорвало еще при нашем обстреле. Мы с ходу прорвались вглубь немецкой обороны в лесной массив, весь второй артиллерийский дивизион оказался в 4-х киломерах от места прорыва немецкого переднего края. Как только проскочила наша замыкающая 6-я батарея, немцы опомнились, и нашу пехоту, которая шла пешком, отсекли пулеметным огнем. Мы оказались в немецком тылу, в окружении. Стемнело. Заняли круговую оборону, поставили все орудия дивизиона на прямую наводку на лесных просеках. Огня не разводили, не курили. Затаились. Немцы, тоже, видимо, нас не очень искали, мимо проехали несколько мотоциклистов, по шоссе прошли два танка, но нас не заметили. Ночь прошла спокойно, а утром мы отбили немецкую атаку, подбили три танка, сожгли пять автомашин с пехотой, и нам удалось соединиться со своими войсками.
Январь 1945-го года. Штурм города Веллау.
После прорыва обороны немцев на реке Дайме наше продвижение шло успешно, но при подходе к крупному опорному пункту городу Веллау, оно приостановилось. Оборону противника держали не только регулярные полевые войска, но и много людей в гражданской одежде из числа местных жителей - бюргеров, бежавших из своих приграничных имений. Оборона полевая - траншеи полного профиля и ДЗОТы. Кроме немцев здесь оборонялось много "власовцев" из РОА (РОА - Русская Освободительная Армия). Эти предатели оборонялись особенно стойко, ибо их ждала расплата, "власовцев" не брали в плен, а расстреливали на месте... Мы развернули орудия на прямую наводку с ходу и открыли огонь по амбразурам ДОТов и по пулеметным точкам. Управленцы вместе с пехотой, при поддержке самоходного дивизиона (СУ-76) нашей дивизии рванулись вперед и ворвались на окраину города, завязался серьезный бой, который шел на улицах, в домах, чердаках, подвалах. Нам пришлось отбивать контратаку на нашу 5-ую батарею, стрелял из своего пятнадцатизарядного бельгийского трофейного "браунинга" в немца в упор. Поразили его безумные, побелевшие, выкаченные глаза. Разинутый, перекошенный от крика рот. Был он в двух шагах от меня и, увидев направленный на него пистолет и мгновенно осознав, что смерть неминуема и осталось жить доли секунды, глаза его помутились, покрылись какой-то пленкой, "дымчатой вуалью", и в этот момент я нажал на курок. Прозвучал выстрел, который оборвал его жизнь. Уронив свой автомат, немец свалился, а я продолжал стрелять по атакующим, но они уже стали разбегаться и стрелять по нам из-за укрытий. Город горел, улицы полны дыма, горящие балки, искры от горящих зданий, все заволакивало улицы. Треск пулеметных и автоматных очередей, взрывы "фаустпатронов". И в этом хаосе мы движемся вперед. Нашли на фабрике трофейный шоколад в круглых аккуратных коробочках, по три плитки в каждой. Надпись - "фор люфтваффе" - для летчиков. Солдаты-огневики набили ящики из-под снарядов шоколадом и шнапсом в глинянных бутылках. Наблюдательный пункт командира 6-й батареи капитана Отливщикова, пьянчуги и бабника, был на чердаке высокого дома. Весь взвод управления, во главе с капитаном, командиром батареи - пьяные. Сидят у стола заваленного закуской и бутылками разных видов и калибров, и комбат пьяно уговаривает своего командира отделения разведки, бывшего уголовника, идти вперед и занимать передовой НП. Уголовник, чувствуя неуверенность комбата, кочевряжится, и даже, перейдя с комбатом на "ты", стал его оскорблять. Отливщиков, с пьяной беспомощностью, обращается ко мне: "Ну, вот, видите, не слушают меня". Меня "взорвало" изнутри, глядя на этого слюнтяя и на нахальную рожу уголовника, чувствовашего себя героем. На столе лежал шомпол от винтовки с пластмассовой рукоятью. Вне себя от ярости, я схватил этот шомпол и ударил рукояткой уголовника по голове, но он не упал. Рукоятка с треском раскололась, из рассеченной головы потекла струйка крови. Уголовник сразу протрезвел, и видно, как постепенно, до его сознания стало доходить происходящее. Он вытер стекающую на лицо кровь, взглянул на свою измазанную кровью ладонь, и потянул автомат, висевший на груди, пытаясь направить ствол на меня. Мои разведчики кинулись на него, моментально обезоружили и вытолкнули в коридор, но он успел процедить с угрозой: "Все равно пристрелю. От меня не уйдешь". После Веллау, этого бандита, трижды судимого до войны и имевшего 16 лет срока по приговорам - я больше не видел. И такие уголовные кадры "из недр архипелага ГУЛАГа" нам поставляли в войну. Их нередко направляли в разведку, считая, что они должны быть смелыми и храбрыми, исходя из самой сути своей "профессии", особенно "мокрушники" - бывшие убийцы и бандиты. Но это оказалось блефом. Грабителями, насильниками и убийцами они оставались и на фронте, но своей жизнью рисковали неохотно, разве что ради шнапса и наживы... Пришлось мне самому руководить огнем 6-й гаубичной батареи и сосредоточить его по скоплению пехоты в районе вокзала. В стереотрубу было отчетливо видно, как от прямых попаданий тяжелых гаубичных снарядов взлетают в воздух фигуры солдат и куски человеческих тел, как разбегаются по сторонам уцелевшие, как обезумевшие лошади рвут постромки, ломают телеги и убегают галопом. Дым рассеивается, видны воронки, разрушенное здание вокзала, тела мертвых устилают привокзальную площадь и перрон, оседает кирпичная пыль, дымит подбитый паровоз. Разбитые вагоны на путях, горят пристанционные постройки...
Идем вперед...
Январь 1945-го года.
Район населенного пункта Грюнвальд. Господский двор Кеммерсбрух.
Грюнвальд нельзя было назвать деревней, ибо деревень в нашем понимании, в Германии, да и во всей Европе - нет. Сельские населенные пункты по внешнему виду построек, культуре, благоустройству, состоянию дорог и всему жизенному укладу - это кусочек города. Добротные кирпичные дома под обязательной островерхой черепичной крышей, часто двух или трехэтажные, располагаются в садах, все ухожено и вычищено, все подсобные постройки, вплоть до курятников, свинарников и коровников - из кирпича или камня. Внутри все по последнему слову: автопоилки, механизированная уборка навоза, хранилища для урожая и кормов. Везде изобилие скота, свиней, птицы - все высшего, невиданного у нас качества. В сельских домах изысканная городская обстановка, хрусталь, стекло, мебельные гарнитуры красного дерева, серебрянные вилки и ножи, фарфоровые сервизы. Вот уж где не было различия между городом и деревней. Мы все искали - где же живут эксплуатируемые пролетарии, задавленные нещадным гнетом буржуев, где обитают батраки в господских дворах и фольварках? - и не нашли. Везде жилье, как у нас для самых высокопоставленных особ...
Дорога к населенному пункту Грюнвальд и господскому двору Кеммерсбрух шла лесом, и только перед самим Грюнвальдом она поднималась вверх, на открытое место. Вот именно здесь нас и ждала засада. Впереди двигался мой родной третий дивизион, в котором я воевал, до перевода на должность командира 2-го артдивизиона. Он был на механической тяге - "студебеккеры" нас выручали. На бугре перед Грюнвальдом нас стали расстреливать немецкие "фердинанады", мощные самоходные орудия с отличной 88-мм пушкой (обладавшей огромной пробиной силой), и лобовой броней 200-мм ни один снаряд в лоб не мог пробить "фердинанд". Сразу загорелись несколько наших автомашин, гибли люди, в кузовах стали разрываться снаряды. Четвертая батарея 2-го дивизиона по моему приказу свернула с дороги на Грюнвальд и через лесную дорогу выскочила на опушку, в 500-х метрах от места обстрела 3-го дивизиона. Мгновенно развернули орудия и прямой наводкой стали вести стрельбу подкалиберными снарядами по бортам трех "фердинандов", которые были нам отлично видны и стояли к нам боком. Два "фердинанда" загорелись, а третий успел уползти за дом и даже подбить наше первое орудие, ранив двух солдат из расчета. Третий дивизион, стоявший на дороге как на выставке и представлявший из себя отличную мишень, был спасен. Ведь развернуться он не успел - попав под обстрел, уцелевшие расчеты и водители разбежались и укрылись в кюветах у дороги или в поле. Здесь погибли командир отделения разведки дивизиона Вася Выборов, отличный опытный радист 9-й батареи Бутько и разведчик 7-й батареи семнадцатилетний еврей Вайсбанд, только накануне получивший орден Красной Звезды.
Вайсбанд был еще с двумя разведчиками в передовом дозоре, и они ехали на трофейном "оппеле" впереди 3-го дивизиона. Перед населенным пунктом они остановились и пошли в Грюнвальд на разведку пешком, прояснить обстановку. При подходе к Грюнвальду они попали в засаду и были застрелены в упор. Так погибла родная душа, но светлый образ Вайсбанда остался в моей памяти на всю жизнь.
Вася Выборов был командиром отделения разведки и у него в отделении в разное время служили в основном бывшие уголовники и бывшие партизаны: рецидивист Салин, Журавлев, Шиманаев, Торлин, бандит Гречко, партизан Подшиблов, Демиденко. Сам Выборов прибыл на фронт из заключения в 1943 году. Выборов был дальневосточником и попал в тюрьму перед войной, как "указник". Незадолго до войны всерьез занялись борьбой с хулиганством, и давали год тюрьмы за провинности, за которые ранее полагалось всего 15 суток, и так Выборов оказался в уголовной среде. Был он смелым парнем, но страдал запоями. Без водки уже не мог, и часто отправлялся на поиски водки в немецкий тыл. В целом он был положительный для фронтовых условий человек, но однажды, когда на марше мы вместе с ним сидели в кабине "студера", он, будучи, как обычно, в сильном подпитии, вдруг разоткровеничался, и сказал следующее: "Вот закончим войну, нужно будет в стране порядок наводить. А то евреи везде, развелось их немерено. Надо будет с ними кончать". Видимо, пример немцев и содержание немецких листовок (в подавляющем большинстве ярого антисемитского толка), нашли благодатную почву... Погиб он страшной смертью. Лежал в одной из загоревшихся машин связанный, и так и сгорел заживо. А связали его по приказу командира 3-го дивизиона капитана Кожаринова, за то что Выборов, "по пьянке", оскорбил капитана.
1945-й год. Бой за Виккбольд.
Запомнился бой за винзавод Виккбольд, расположенный в семи километрах от южной окраины Кенигсберга. В атаку первыми пошли наши самоходки из отдельного дивизиона, которым командовал майор Косинский. С огромной болью мы наблюдали с чердака сарая, как наши самоходки, пытавшиеся прорваться в Виккбольд, загорались одна за другой. Их, по одной, вперед в бой, пускал майор Косинский. Пока мы обнаружили замаскированный на кладбище в густой зелени "фердинанд", пока готовили данные для стрельбы, подавали команды на огневую и пристреливали цель, немцы успели поджечь три наших самоходки по очереди. Обида и горечь теснили грудь, глядя, как загораются наши "Прощай Родина!" - СУ-76, как уцелевшие самоходчики из расчетов, прыгают через открытые борта и залегают, отбежав от своих горящих "сушек". У Косинского слезы на глазах. И один из наших снарядов попадает в корму "фердинанда", взметнулось облако черного дыма, пламя, и спустя несколько секунд последовал взрыв боеприпасов. Отостили за гибель наших СУ-76 , хоть счет и неравный. Косинский, сквозь слезы, радостно улыбается, жмет руку, обнимает и говорит: "Спасибо, друг!". Пехота и уцелевшие самоходки врываются на окраину Виккбольда и прежде всего все стремятся попасть в подвалы винного завода. Стали строчить из автоматов по рядам винных бочек, и через пулевые отверстия сразу захлестали, потекли струйки вина. Солдаты подставляли котелки, пилотки, каски, ладони, пили прямо из под струи. Быстро пьянеют, моментально начинается бардак, послышались пьяные песни. Многие упились и падали в винные лужи на полу подвала. Между тем становилось все многолюднее, вновь и вновь были слышны автоматные очереди и пистолетные выстрелы. Наполнялись ведра, канистры, а запасливые старшины заливали вино в бочки из под горючего. Мертвецки пьяные солдаты бродили по подвалу, тыкаясь в разные стороны, как "слепые котята" и, не дойдя до выхода, валились на залитый вином пол. Уровень разлитого из бочек вина уже доходил до щиколоток, и немало пьяных просто захлебнулось. Но никто не обращал на это внимания, все были заняты "делом", либо пили, либо заготавливали вино впрок. Постепенно оргия достигла предела, уже на улице и в самом подвале вспыхивали пьяные ссоры, в ход пошло оружие. В разгар этого буйства не территории винзавода появился какой-то генерал-майор и, увидев, что здесь творится, после нескольких попыток привести многолюдную пьяную толпу в чувство, приказал затопить винзавод... Приказ был выполнен. Кто на своих ногах оттуда не смог выбраться, так там и остался навсегда...
КЕНИГСБЕРГ.
Боевые эпизоды. Фрагменты.
Подошли к Кенигсбергу, но взять с ходу этот город-крепость мы не смогли. Кенигсберг защищали мощные форты - железобетонные крепости, уходящие под землю на три этажа вглубь. Мощные сооружения, между этажами вниз уходили трехметровые своды подземелий, кругом 10-20 метровые каналы с водой, форты утыканы амбразурами для всех видов оружия. Я уже командовал 3-м дивизионом полка, на механизированной тяге, а заместителем у меня был Миша Волков, Герой Советского Союза. Мы вместе переправлялись через реку Неман у литовского города Алитус. Ему дали Героя, а мне, командиру, - орден Отечественной Войны 1-й степени.
Бой за Южный вокзал.
Остановились, стоим в траншее у Южного вокзала. Пехоты впереди не было. Я решил самостоятельно, со своими управленцами и взводом управления 7-й батареи (всего набралось человек 15-18), идти штурмовать огромный Южный вокзал! Безумие, конечно, но молодость брала свое, уж больно бесшабашным был, да и в душе сидела обида за Неман, переправлялись на одном плоту, командиру дивизиона - орден, а моему подчиненному офицеру, который только и делал, что стоял на плацдарме в двух метрах рядом - Героя?! Обида вылилась в бесстрашие, и я объявил своим: "Идем штурмовать вокзал!". И тут выступил Волков и сказал: "Я теперь Герой, и зачем мне рисковать?! Не пойду!". В присутствии всех говорю ему: "Не пойдешь, застрелю прямо на месте!". Волков хорошо знал мой характер и промолчал. Мы двинулись вперед к вокзалу, нигде не видя наших пехотинцев. Зашли слева, спрыгнули во двор дома, где было правление вокзала. Заглянули внутрь вокзального здания - дымила гора чемоданов, видно, кто-то хотел их сжечь. Зашли наверх, и видим, как навстречу нам по коридору идет огромный "дядя" с двумя необъятными чемоданами, а рядом с ним семенят, видимо, жена и дочь. Мы не стали их трогать. Сопровождала эту "троицу" русская девушка, и она шепнула на ходу: "Это начальник вокзала, в чемоданах - миллионы!". Но мы пропустили эту информацию мимо ушей, нам было не до чемоданов. Спрыгнули внутрь двора, рядом с вокзальным зданием. Вдруг раздался выстрел и ранило нашего радиста. Мы не успели рассмотреть, откуда стреляли, как впереди открылась дверь дома и оттуда вышли два десятка немцев в форме, сложили оружие у дверей и подняли руки! Оказалось, что это не немцы, а югославы, мобилизованные в вермахт. У них были носилки, на которые мы уложили своего раненого, сделали из простыней белый флаг, и с моей запиской - "Идут в плен, не трогать! Гвардии капитан Богопольский", югославы построились и пошли в плен, унося нашего раненого - главную свою защиту. Напротив вокзала было кладбище, откуда по нашему дому строчил пулемет. Смотрю - снаружи, под пулями, бежит наш солдатик невысокого роста. Заскочил к нам в дом, и я спросил его: "Ты откуда, боец?", ведь нашу пехоту мы не видели. Солдатик ответил: "Действую самостоятельно!", и побежал дальше. Мы с уважением посмотрели на этого смелого парня. Мы двинулись вслед за ним, вступая под дороге в стычки с немцами и уничтожая автоматным огнем и гранатами пулеметчиков и заслоны , засевшие в депо и привокзальных зданиях .
Отражение атаки. Огонь из трофейной пушки.
Кенигсберг был окружен мощными фортами, а в промежутках между ними многочисленные железобетонные огневые точки. Очень мощная крепость. Мой НП располагался на чердаке двухэтажного дома, и впереди, в 600-800 метрах , находились длинные каменные одноэтажные здания. К ним рано утром подъезжали грузовики и телеги с грузом. В качестве опыта меня назначили, как командира передового дивизиона, начальником артиллерии 169-го стрелкового полка, и эту должность я совмещал с командованием своим дивизионом. В этом стрелковом полку было 3 роты 82-мм минометов, по 6 стволов в каждой. Немцы рано утром организовали атаку, но я их увидел со своего НП в стереотрубу и открыл огонь всей массой артиллерии - мой дивизион + 18 минометов, дали четыре залпа. Вся эта масса снарядов и мин обрушилась точно на наступающих, они залегли, а потом живые отползли назад. Так, опыт объединения артиллерии оказался удачным и эффективным.
Нам досталась в качестве трофея полностью исправная немецкая зенитная 88-мм пушка. Несколько таких пушек немецкие зенитчики бросили при отступлении на южной окраине Кенигсберга, и к одной такой зенитке мои огневики сразу подключили аккумулятор и стали из нее стрелять. Немцы оставили у зениток множество снарядов, особенно много было бронебойных с донным взрывателем, болванки высокой пробивной способности. Сразу хочу заметить, что это 88-мм зенитное орудие было очень хорошее по всем своим показателям и характеристикам, им вооружали "тигры", "фердинанды", и эта пушка отличалась большой точностью стрельбы, снаряды выпущенные из нее "светились" в полете, и прошивали наши Т-34 насквозь. Я увидел в свою стереотрубу, как на рассвете, от низких одноэтажных строений в спешке отъезжают тяжело нагруженные машины и конные повозки. Понял, что это склады боеприпасов, но нужно было это проверить. Было необходимо орудие, которое способно пробить каменные стены и вызвать детонацию, взрыв склада боеприпасов. Это бы было огромной удачей, лишить защитников города перед решающим штурмом значительной части боеприпасов и тем самым сохранить сотни жизней наших солдат. Склады были в километре от моего НП, и пристреливал я их долго и тщательно. И вот наконец раздался взрыв - огромное облако огня и дыма, грохот на многие километры. Доклад об обстановке запросили сразу из штаба армии. На месте складов образовалась огромная воронка, и весь персонал, обслуживавший склады взлетел на воздух - кто в рай, кто в ад, в зависимости от того, кто как раньше грешил. Я доложил, что взорван склад боеприпасов, которые все рвались и рвались, взлетая пачками в воздух. Начальник штаба полка тут же представил меня к большому ордену и вскоре мне вручили орден Александра Невского.
Этот взрыв склада произошел за три дня до начала штурма.
Штурм Кенигсберга.
В мой наблюдательный пункт на чердаке двухэтажного дома попал 305 мм бронебойный снаряд с донным взрывателем. Снаряд пробил крышу, два этажа и упал в подвал между мной и командиром второго дивизиона, мы как раз в том момент спали в подвале на полу рядом. Но к нашему великому счастью снаряд не разорвался, иначе бы от нас остались бы клочки, или бы мы совсем испарились. Повезло, в который уже раз я ушел от верной смерти. Наше командование приказало привезти под Кенигсберг артиллерию тяжелого калибра большой и особой мощности: 203-мм, 280-мм и 305 -мм орудия, которые почти всю войну прятали в глубоком тылу, чтобы не рисковать дорогими орудиями. Но стрельба из этих орудий большого эффекта не имела, настолько мощными были форты и прикрывавшие их железобетонные ДОТы , такие же, что в 1940 году стояли на линии Маннергейма. Эти сверхтяжелые орудия начали стрельбу за три дня до штурма, но, повторюсь, эффект от их огня был незначительный. Седьмого апреля начался решительный общий штурм Кенигсберга. Перед штурмом город подвергся мощной атаке авиации союзников, и большинство зданий было стерто с лица земли. Вся жизнь в городе протекала в подвалах разрушенных зданий, соединенных между собой подземными ходами и траншеями. Я, вместе со взводом управления и подручной батареей, двигался в рядах пехоты. Впереди нас, по главной улице пустили колонну танков Т-34, по которым из окон уцелевших домов и из подвалов немцы били из "фаустпатронов".
Девятого апреля мы оказались в центре города, вблизи старинного полуразрушенного замка, где оставшиеся в живых солдаты и офицеры вермахта продолжали оказывать сопротивление, несмотря на то, что командующий гарнизоном и обороной города генерал Ляш уже отдал приказ о капитуляции. После отдачи этого приказа о сдаче в плен, мы оказались в большом укрытии - "блиндаже", где находилось свыше сотни воруженных автоматами, пулеметами и "фаустпатронами" немцев. А нас там всего было человек двенадцать. Но немцы народ дисциплинированный, по моей команде они молча стали выходить с поднятыми руками из блиндажа, оставляя оружие на месте. После организованного выхода строились в колонну, и с белым флагом, сделанным из простыни, шли в наш тыл, сдаваться дальше. Эта сдача в плен сопровождалась и "грязными" эпизодами. Ординарец нашего Героя Волкова ходил вдоль строя и отбирал у сдавшихся немцев все ценное, складывая добычу в трофейный портфель. Портфель перешел в руки Волкова, а он в свою очередь передал его своему отцу, приехавшему к сыну в Кенигсберг сразу после войны.
Мы продолжали зачищать квартал после объявления о капитуляции. Последний подвал был особенно большим и в нем находилось множество наших русских девушек в немецкой одежде. Первым в подвале нас встретил какой-то старик, вышедший из толпы женщин и на польском языке, вставляя отдельные русские слова, обратился к нам. Я ничего не понял из сказанного, но из толпы последовал первый вопрос на русском языке: "Я вышла замуж за бельгийца, можно мне будет не возвращаться в Россию, а уехать с мужем в Бельгию?". Я пожалел ее и сказал: "Можно", хотя в душе знал, что вернут ее обязательно в СССР, и хорошо, если домой, а не в сибирские края. Кое о чем еще поговорили, я поздравил девушек с освобождением. Вдруг, посреди разговора, открывается дверь комнаты напротив нас, и мы видим, как оттуда появляется довольно пьяный молодой немец в форме СС и с пистолетом "вальтер" в руке. Он быстро направился прямо ко мне, и его рука с пистолетом была направлена точно в мой лоб . Нажать на курок он не успел, его руку ударом поднял вверх стоявший рядом со мной разведчик, Вася Подшиблов, бывший белорусский партизан. Он, молодец, не растерялся и быстро среагировал на немца. Этот момент дал мне возможность выхватить свой "браунинг" и выстрелить от бедра, благо, патрон был всегда в стволе. Мы стояли в толпе, вплотную друг к другу и вытягивать руку было некуда, так выстрел и получился, не целясь, от бедра, пуля вошла немцу в подбородок, а вышла в центре головы. Немец рухнул на пол. Был он здоровый, на полторы головы выше меня, и пуля вошла в него куда надо. Из комнаты появился второй немец, уже пожилой эсэсовец.
Его отвел стволом пистолета к стенке, чтобы никто из русских девушек не пострадал, и тоже пристрелил... Памятный был день...
Второй день рождения, на этот раз настоящий.